— Уже вряд ли беспокоит, — ответил он резко и опустился в кресло, погрузившись в мрачное молчание.
Тяжело вздохнув и смирившись с невозможным характером старика, Марк присел на корточки и снова занялся разведением огня в камине. До самой смерти Алисы жизнь в доме шла как часы. Марк провел в Дорсете пару выходных, «изучая» собственность Локайер-Фоксов. Ему тогда показалось, что он нашел свой главный шанс в жизни. Приличное состояние, хорошо размещенное, богатые клиенты, к тому же без особых претензий. И главное, люди, которые ему по-настоящему нравились, честные и достойные. Даже после смерти Алисы его привязанность к Джеймсу сохранялась и была довольно сильна. На протяжении всего допроса он находился рядом с полковником. У Марка было такое чувство, что он узнал его даже лучше, чем собственного отца.
И вот теперь между ними пролегла пропасть. Он не имел представления, спит ли полковник, расстелив, как подобает, постель. Складывалось впечатление, что скорее всего нет. Впрочем, вмешиваться в подобные, совсем уж интимные стороны жизни старика Марк не собирался. Как-то раньше он останавливался в Голубой комнате, где стены были увешаны фотографиями, сохранившимися с XIX столетия, а полки уставлены семейными дневниками и папками в кожаных переплетах с юридическими документами, связанными с ловлей омаров, которая процветала в Шенстед-Вэлли при прадеде Джеймса.
— Эта комната как будто специально для вас устроена, — сказала Алиса Марку во время его первого приезда. — Два ваших любимых предмета — история и юриспруденция. Дневники старые и пыльные, дорогой мой, но их стоит почитать.
Смерть Алисы очень сильно расстроила Марка еще и потому, что у него тоже не было ни времени, ни возможности по-настоящему погоревать о ней. Вокруг ее смерти возникло такое нагромождение всяких домыслов и крайне неприятных последствий — некоторые из них касались его лично, — что он, чтобы со всем этим справиться, ушел в холодное молчание. Алиса нравилась Марку по целому ряду причин: из-за доброты, чувства юмора, щедрости и совершенно искреннего интереса к нему как к человеку, а не только как к юристу. По-настоящему Марк так и не смог понять одного — пропасти, разделявшей Алису и ее детей.
Алиса вспоминала разнообразные грехи Лео, заключавшиеся как в совершении недопустимого, так и в несовершении необходимого.
— Он постоянно воровал у нас, — призналась она как-то, — самые разные вещи, на которые мы не обращали особого внимания… Большая часть из них представляла значительную ценность. Джеймс страшно разозлился, когда обнаружил пропажу. И поначалу обвинил Веру… Это повлекло за собой массу неприятного.
Она замолчала, мрачно задумавшись.
— И что же случилось?
— О, ничего особенного, — ответила Алиса со вздохом. — Лео признался в кражах. Наше отношение к происшедшему рассмешило его. «Разве такая дура, как Вера, способна понять, что имеет цену, а что нет?» — сказал он. Бедная женщина. Думаю, Боб избил ее, испугавшись, что они могут потерять жилье. Ужасно… ужасно… С тех пор она стала воспринимать нас как настоящих деспотов.
— Я думал, что Лео хорошо относился к Вере. Разве она не присматривала за ним и Элизабет, когда вы были в отъезде?
— Вряд ли он питал к ней теплые чувства. Откровенно говоря, он не питает теплых чувств ни к кому, кроме, возможно, Элизабет. Вера, конечно, обожала его… называла своим «голубоглазым малышом» и позволяла обманывать себя на каждом шагу.
— А у нее что, своих детей не было?
Алиса отрицательно покачала головой:
— Лео заменил ей сына. Она из кожи вон лезла, защищая его… что впоследствии принесло очень дурные плоды.
— Какие?
— Он начал использовать ее против нас.
— А как он тратил деньги?
— Самым банальным образом. Проигрывал.
В другой раз Алиса рассказала Марку следующее:
— Лео был очень умным ребенком. В одиннадцать лет его ай-кью составлял 145 баллов. Не знаю, от кого он это унаследовал — у нас с Джеймсом результаты были всегда более чем средние, — но его способности с самого начала стали вызывать массу проблем. У Лео возникло убеждение, что ему может сойти с рук буквально все, в особенности же после того, как он обнаружил в себе умение манипулировать людьми. Конечно, мы постоянно задавались вопросом, где мы ошиблись в воспитании. Джеймс винит себя за то, что не наказывал его. Я нахожу исток многих проблем в том, что мы так часто уезжали за границу и полностью полагались на воздействие школы. — Алиса снова покачала головой. — Теперь я думаю, что истина гораздо проще. Ленивая голова, как говорили в старину, — мастерская дьявола. А Лео никогда не любил трудиться.
Об Элизабет она сказала:
— О, она всегда существовала как бы в тени Лео. И естественно, отчаянно пыталась добиться нашего внимания, бедняжка. Она боготворила отца; когда он надевал форму, у нее начиналась истерика, ведь это почти всегда предвещало расставание. Помню, как однажды, ей было лет восемь или девять, Элизабет отрезала штанины у его армейских брюк. Отец страшно разозлился, а она кричала и вопила, приговаривая: «Заслужил, заслужил!..» Когда я спросила ее почему, она ответила, что не выносит его вида в форме. — Алиса сокрушенно покачала головой. — У нее был очень сложный переходный возраст. Джеймс винит Лео за то, что тот познакомил ее со своими друзьями… а я виню наши частые отлучки. К восемнадцати годам Элизабет стала совершенно неуправляемой. Мы сняли для дочери квартиру и поселили ее там с подругами, но бóльшая часть того, что нам говорили о ее образе жизни, была ложью.